«24 мая 1966 г.
Что ж, бродягой я ещё не был. Зося, как всегда, радушно нас приняла, потом Ванда вернулась домой, а проф. Михаловский посоветовал мне оставаться в клинике. Я был благодарен ему, так как это означало, что какое-то время пройдёт для меня спокойно – а потом – что Бог даст. Процедуры с ухом длились долго и не давали результатов. Я видел в этом перст Божий и сильно не переживал, поскольку клиника находится напротив храма св. Антония, и молодые врачи смотрели сквозь пальцы, когда я бежал туда рано утром на часок. В конце концов, и наши сёстры разрешали. Было несколько пациентов, которые не исповедовались.
Неожиданно появился Франсишек из Рогозницы. Он был в Ровно, а Мария прислала его сюда. Они нуждаются во священнике, и причём немедля. Приход большой, а священник выехал, оставил их сиротами. Моё лечение ещё продолжалось. [Франсишек] снова приехал. Жду с нетерпением. Как на зло, не выздоравливаю. В день прихода профессора появилось головокружение. Возможно, причина была в том, что я окунулся в интенсивное изучение английского. Наконец меня выписали, порекомендовав повторно появиться спустя какое-то время. Мы поехали с Франсишком через Ровно и Барановичи в Гродно, а дальше прямо в Рогозницу. Правда, сначала я навестил настоятеля в Кременице, который окормлял также рогозненских прихожан. Было воскресенье, а к тому же ещё и какой-то праздник, поэтому богослужение проводилось торжественно и долго, с шествием. После центрального богослужения меня неожиданно вызвали в сельский совет. Тут я узнал о том, что в Рогознице затеяли ради меня приветствие с овациями, потому мне советуют испариться отсюда как можно быстрее. Я всё же остался у отца Юзефа ещё на один день, он даже просил меня, чтобы я, как монах, дал ему и сёстрам какую-нибудь духовную пищу. Потом я тихо отправился в Рогозницу. Достаточно большой костёл и ухоженное кладбище свидетельствовали о том, что отец Мяновский был хорошим хозяином. Почему он выехал? Должно быть, не давали ему покоя, как и мне. Из-за огласки и запрета со стороны местных властей я теперь уже не мог больше здесь оставаться. Я посоветовал им предпринимать конкретные шаги и уехал. Затем мы были с Франсишком у начальника в Гродно. Он сказал, что если за мной тянется какое-то преступление, то меня не зарегистрируют. Теперь они будут пытаться всеми способами прописать меня у себя и умилостивить начальника, а потом я смогу выписаться из Ровно и приехать к ним. Потом как-то я получил в Ровно телеграмму, что можно приезжать, потому что всё готово. Нужно было сделать решающий шаг. Меня выписали из Ровно.
Здесь, однако, начинается новая страница, которую теперь невозможно было бы дописать. Ведь речь идет о причинах изгнания и лишений. Когда-то, намного позже, был у нас типичный разговор в ровенской службе безопасности. Это произошло уже после того, как забрали костёл и сделали ревизию у Софии, потому что у них на руках была «Просто с моста» [Ред. – газета, которая издавалась в Польше до 1939 года] и мои фотографии с детьми. Что касается газеты, легко было сказать, что это не моё и что меня не касается то, что в польские времена Сталина и других изображали карикатурно. Но фотография – это уже «corpus delicti» («состав преступления»).
«Знаете, есть закон, который запрещает учить и исповедовать детей». «Я ничего не знал об этом законе, – отвечаю. – А если он и есть, то никто из нас не может следовать ему».
Бурной реакции на это не последовало, через мгновение начали снова высокомерным тоном. Видно, что вы человек искренний («откровенный»). Сделал вид, что не понимаю. Вот если бы я вышел на амвон и сказал людям: нам не нужен Папа, обойдёмся без Иоанна XXIII, он – враг Советского Союза, а значит, и мы не хотим иметь с ним связь – тогда бы со мной разговаривали по-другому. У меня открылись глаза. Ах, вот о чем речь. Я сказал им, что если бы я сделал то, чего они так хотят, верующие наплевали бы мне в глаза и никто не ходил бы в костёл, потому что они приучены к католической вере, а это было бы предательством.
Об этом разговоре напомнил мне Папа Григорий VII, бесстрашный защитник веры и Церкви».
(Фрагменты из дневника "Strzȩpy" о. Серафима Кашубы OFM Cap)
Комментарий:
На страницах дневника о. Серафима появляются воспоминания о новом этапе его жизни, который начался после того, как власть в Ровно лишила отца права исполнять служение священника. Отец Серафим называет эту полосу жизни «бродяжнической», поскольку как ученик Христа, который верно следует за своим Учителем, он теперь не имеет постоянного пристанища, где бы мог склонить голову. Теперь он всё время находится в пути.
Воспоминания переносят Серафима в родной Львов. В 1959 году он поехал туда проверить слух, который за последние годы существенно ухудшился. Однако оказалось, что ему нужно остаться тут на дольше. Доброжелательный и внимательный к о. Серафиму, профессор Михаловский решил серьёзно заняться его слабым здоровьем. Таким образом, Слуга Божий получил возможность собраться с мыслями и увидеть, что делать дальше. Рядом – дружелюбные старые знакомые и любящие Бога люди. Недалеко от больницы – костёл святого Антония, который в то время оставался единственным открытым во Львове католическим храмом. Отец Серафим мог отпрашиваться из больницы, чтобы отправить там богослужение. Кроме того, слухи о священнике, хотя и втайне, но достаточно быстро распространились в больнице, так что отец мог исповедовать нескольких. Для «бездомного» священника в этом было утешение и знак того, что Господь не забыл о своём слуге и посылает его, поскольку так много людей нуждается в его священническом служении.
Неожиданно к отцу Серафиму приехал пан Франcишек из белорусской деревни Рогозница. Он приехал, чтобы просить Кашубу уехать с ним и остаться служить в местном костёле. Идея хорошая и хочется тут же ехать, но подводит шаткое здоровье. К тому же профессор не разрешает выезжать – нужно ожидать. Но, несмотря на всё, для Серафима забрезжил лучик надежды на то, что снова, хоть и не в Ровно, но найдется для него храм и возможность нести людям Иисуса.
В ожидании улучшения результатов от лечения о. Серафим занимается интенсивным изучением английского языка. Может показаться странным это занятие, такое необычное в затруднительном положении преследуемого священника и бездомного апостола. Зачем ему нужно знание английского, если ехать за границу он не собирается и его деятельность не требует от него таких умений?
Английский – еще один язык, через который, как сквозь окно, Слуга Божий может познать новый мир литературы, новые истории людей иной культуры и менталитета. Можно предположить, что одним из объяснений этого необычного увлечения Серафима является такая черта его личности, как естественное желание открывать непознанный мир волшебной страны литературы. А может, это просто отдушина – своеобразное бегство от удручающих мыслей о его нынешнем положении и неизвестном будущем.
Еще в студенческие годы братья в монастыре неоднократно замечали особое увлечение Серафима – книги. В 1939 году он защитил магистерскую работу в Ягеллонском университете в Кракове, получив степень магистра философии в области польской филологии. Невозможно было не заметить в нём чрезвычайное влечение к поэзии, литературе, журналистике, искусству. Это была настоящая страсть, которую не могли не отметить университетские преподаватели Кашубы. Они предложили способному студенту заниматься научной работой в университете. Сам профессор Стефан Колачковский, выдающийся польский ученый и знаток литературы, пригласил Серафима быть его ассистентом. Однако уже много лет спустя, под конец жизни, держа в руках свою магистерскую работу, о. Серафим сказал одному из своих друзей ошеломляющие слова: «Насколько же этот человек был немудр, если занимался подобными делами, в то время как люди нуждались в Боге». Ничего не могло сравниться с делом спасения душ. Это логика святых, которая не отрицает ценности изучения языка, исследований литературы или написания философских трактатов, но при этом она выбирает лучшую участь –исполнение Божьей воли. Как священник, Слуга Божий Серафим также выбрал лучший удел, когда остался посреди пустыни неверия в атеистическом государстве, поскольку именно здесь Господь определил место его служения. И он прилагает все усилия, чтобы ни на минуту не уклониться от дорог, по которым ведёт его Божия рука. Однако теперь в промежутках между лечебными процедурами во львовской больнице Бог дарует ему свободные минуты, когда он может позволить себе предаться любимому занятию и углубленно изучать английский.
Разумеется, это длится недолго, так как Слуга Божий не бывает подолгу без дела. Вместе с Франсишком он решил поехать в село Рогозница, что рядом с Гродно. Люди были на седьмом небе от счастья. Они так обрадовались присутствию священника, что опрометчиво захотели встретить о. Серафима со всеми подобающими почестями и церемониями. Однако, чего и следовало ожидать, такое приветствие не понравилось местной власти, которая, как и везде в Советском Союзе, вела войну против Бога и всего, что касается веры. Громкая встреча священника могла повлиять на то, что отец Серафим не получил бы разрешения на оформление его как настоятеля в том приходе. Поэтому снова ему нужно тихо и незаметно для посторонних глаз посещать храм в Рогознице, и то на короткое время, чтобы не усугубить обстоятельств, которые могли привести к полному запрету на служение.
Начальник из Гродно вроде бы не возражал, давал надежду на регистрацию в Рогознице, но сначала надо было выписаться из Ровно. Доверяя доброй деснице Бога, которая вела его крутыми тропами, не объясняя будущего, о. Серафим в конце концов выписался из Ровно. И теперь – в Рогозницу. Однако не так всё просто. То, что пообещали, ещё не означает, что это будет исполнено. В ближайшее время священник для Рогозницы не предвидится, а отец Серафим и подавно. Теперь он даже юридически бездомный. «Без определённого места жительства» – практически «бомж»**, бродяга. Но в глазах Бога он не просто «бомж» – а Божий «бомж»!
Спустя 8 лет после этих событий, находясь далеко в Казахстане, в совхозе Арыкты, отец Серафим вспоминает, что одним из оснований такого отношения власти к нему была его апостольская работа с детьми. Слуга Божий вспоминает события после закрытия костела в Ровно и описывает очередную встречу с представителем службы безопасности, который положил на столе перед ним его же фото с детьми в день их Первого Причастия. Эта фотография, сделанная на добрую память о великом событии в жизни каждого верующего человека, была весомым аргументом для того, чтобы выдвинуть серьёзные обвинения в адрес священника. «Разве вам не сообщали, что закон запрещает исповедовать детей?» – сказал строго служащий. «Я ничего не слышал об этом законе, –ответил Серафим, – а даже если бы такой закон существовал, никто из нас, священников, не подчинится ему».
Это ответ истинного Доброго Пастыря, который знает, что «нужно Бога больше слушать, чем людей», даже если эти люди – представители власти.
«Не запрещайте детям приходить ко Мне», – сказал Иисус. Как же тогда он, ученик Иисуса, может отменить эти спасительные слова своего Господа, поддавшись страху перед репрессиями со стороны атеистической власти? Возможно, ещё не раз придётся слушать обвинения служащих, а также страдать в тюрьме, но Слово Божие не будет отвергнуто. Дети имеют право на благодать и объятия Иисуса. Господь их ждёт, поэтому запугивания и запрет здесь ни при чём.
Серафим хочет, чтобы ему вернули право отправлять богослужение в ровенском костёле или в другом месте. Службы безопасности знают об этом, по крайней мере, догадываются, и поэтому начинают торговать со священником. «Мы с вами разговаривали бы по-другому, если бы вы...» И тут открытым текстом чиновник предлагает священнику сотрудничество против Церкви.
«Скажите, что нынешний Папа нам не нужен. Он против Советского Союза и он наш враг». В этих словах о. Серафим слышит прямую атаку на его священническую верность, которую он торжественно обещал в день своего рукоположения. Любить Церковь, слушать епископа, назначенного Святейшим Отцом – преемником апостола Петра и наместником самого Господа на земле, – вот святая клятва в сердце каждого священника. «Ни за что на свете не могу допустить даже мысли об измене. Уже не раз в истории Церкви проливалась кровь пастыря и верующих, чтобы сохранить верность Святейшему Отцу. Я не первый. Разумеется, если бы я согласился и пошёл на сотрудничество с ложью, тогда бы разговор был другим. Но ни я, ни дети Божьи не согласимся на обособление от Папы. Это была бы измена». Отец Серафим понимает, что́ скрыто за словами чиновников. Он называет все своими именами. «Господу виднее, как мне быть: либо пастырем во главе стада, с храмом и пропиской, либо тем, кто ищет заблудившихся овец, без храма и в постоянных странствиях, а может, связанным и избитым, как Иисус на Голгофе. Господь всё предвидел, а я в Его руках».
(Размышления и комментарий брат Казимир Гузик OFM Cap)
Примечания:
** "Без определенного места жительства" - БОМЖ - термин протокола советской милиции, в дальнейшем перекочевавший в сленг. Данным сокращением изначально обозначались лица Без Определённого Места Жительства, Занятий и Регистрации, то есть люди и целые семьи, не обязательно бездомные, но проживающие не по прописке, а по различным случайным адресам. Позже это определение стали употреблять в уничижительном смысле применительно к опустившимся людям, ведущим асоциальный образ жизни. Священники, засланные по решению советского суда, и принудительные переселенцы оказались в подобном положении не по своей воле; в 1950-90 х годах XX века на всей территории Советского Союза это явление было массовым.
МОЛИТВА ПО ХОДАТАЙСТВУ ДОСТОЧТИМОГО СЛУГИ БОЖЬЕГО СЕРАФИМА КАШУБЫ
Боже, Ты одарил Своего Слугу Божьего Серафима достоинством Христова священства,
и благодаря благодати призвания к Ордену Братьев Меньших Капуцинов
позволил ему посвятить все свои силы на Твою славу,
для Твоего Царства и ради спасения человека.
Соделай милостиво так, чтобы мы по его примеру
постоянно совершенствовались в действенной любви к Тебе и Твоей Церкви.
Будь прославлен, Господи, в Твоем Слуге Серафиме, в его жизни и поступках,
позволь мне утешится его святым заступничеством,
и удели благодать, в которой нуждаюсь……..
Тебе, Боже, в Троице Единому, честь и слава на веки веков. Аминь.
(Отче наш. Радуйся, Мария. Слава Отцу.)