25 апреля 1966 г.
"Ах, эти Сарны! Впервые я был там, когда ехал в Карасин. Это было интересное и незабываемое путешествие, так как это был вигилийный день. В Ровно я приехал из Людвиполя, где был по просьбе Болеслава, который просил взять под опеку Дерманку. В то время там проживал отец прелат Загурский, и мне суджено было либо вернуться, либо оказатся в распоряжении ровенского декана. Следуя францисканскому принципу не оглядываться назад, стоя при плуге, я выбрал последнее. Пару дней я пересидел в ровенском костеле в конфессионале под хором. Я не знал, что он станет моим любимым местом на протяжении многих лет. Но тогда ничего не говорило об этом. Большой приход, три священника во главе с деканом, а также приезжие гости. Уже перед самым Рождеством отец Сиревич предложил: "Умер о. Рерон в Карасине – приход небольшой – немного сложно добираться – но если вы желаете работать?"… На самом деле, хочу, потому как именно поэтому и приехал, да и не о чем раздумывать.
Разбитая Ровенская станция полна людей. Поезда приходят нерегулярно, они ужасно забиты. Должно было произойти чудо, чтобы можно было доехать. Уже несколько поездов отъехало, и никак нельзя было втиснуться. День прошел, наступил вечер, а завтра – уже Вигилия. Глаза слипаются, голова клонится. Тогда приходит на станцию дежурный и выталкивает на морозную платформу. Срываются слова возмущения: "Но мы же не собаки!" Как это прозвучало по-русски, не знаю, но всё едва не закончилось фатально.
Железнодорожник привел милиционера, чтобы меня арестовали, потому что я назвал их "собаками". К счастью, все закончилось швырянием моей сумки и какими-то насмешками. Я попрощался с ними душевным «оставайтесь с Богом!». Настоящая катастрофа предстояла по приходу поезда. Мою сумку снесло с платформы, и она попала под колеса. С разорванной стороны высыпались внутренности: спички, мыло, книжки, еда – уж не знаю, что. Да, это было, на самом деле было. Нужно было, поддерживая рассыпанный багаж, бежать от вагона к вагону, пока какая-то сострадательная душа не втащила меня вовнутрь.
В Сарнах плебания находится возле костела, а монументальный костел со стоящей рядом незавершенной современной башней виден издалека. Я был крайне измучен, когда стал у алтаря в этой святыне, которая позже сохранит в своих унылых стенах столько смутных воспоминаний. Теперь храм не виден. Сегодня он пуст. Священники выехали с большинством верных. В плебании засел военкомат. Костополь тоже проезжаем незаметно. Я еще даже не знаю, что возле нового костела в честь Евхаристического Сердца Иисуса есть малюсенькая часовенка, за которую можно будет бороться».
(Отрывки из дневника "Strzępy" о. Серафима Кашубы OFM Cap)
О. Серафим Кашуба с собратьями капуцинами
Находясь в изгнании в отдаленном совхозе Арыкты, о. Серафим продолжает записывать свои воспоминания. Очередная запись в Дневнике, сделанная 25 апреля 1966 года, воссоздает события недавнего прошлого Слуги Божьего, воспоминания, которые все еще свежи в его памяти и сердце. В голове одна за другой всплывают картины того памятного 1945 года, когда началась репатриация – переселение поляков с волынских земель в Польшу. О. Серафим отчетливо припоминает дорогу из городка Карасин через город Сарны, а дальше – в Здолбунов, в направлении границы Польши. Именно на станцию Сарны прибыл тогда один из поездов с репатриантами. Страницы Дневника отца Серафима проникнуты глубокой ностальгией при вспоминании тех первых дней новой судьбы, которую добрая рука Бога предначертала ему на Волыни.
Весной 1940 года отец Серафим получил письмо от своего коллеги и брата из Ордена – отца Болеслава Войтуня, который был изгнан осенью 1939 года из острожского монастыря недалеко от Львова и поселился в приходе Людвиполь. [Ред. – теперь поселок Сосновое в Ровенской области], где советские спецслужбы еще раньше арестовали священника. В это время вся Волынь остро нуждалась в священнослужителях. Отец Болеслав приглашал о. Серафима к себе: «Ты любишь леса, волков, прогулки – тут у тебя все будет, приезжай!» В тот момент неотложным делом было взять под опеку приход в Дерманке – в селе Ровенской области. Кроме того, появилась возможность душепастырской работы, которую так жаждал отец Серафим. В его душе зарождалось рвение к апостольской деятельности. И все же он не сразу решился на это, так как очень хорошо понимал, что приезд на Волынь в те времена не был романтической вылазкой в тропические леса.
Он молился о том, чтобы распознать Божью волю, а также поделился своими намерениями с о. Чеславом Шубером, настоятелем монастыря во Львове, который не советовал не ехать, но и не отговаривал Серафима. Ибо времена были настолько непредсказуемые, что непросто было предугадать, какая судьба ожидает священника, где бы он ни работал. Однако, необходимо было действовать.
О. Болеслав поторапливал. На Волыни все больше и больше ощущался недостаток священников. Одни, предвидя аресты и ссылку в Сибирь, тайно исчезали, а тем, кто оставался, было обеспечено заключение. Отец Кашуба осознавал это. Как человек, очень осторожный в каждом деле, он старался все тщательно обдумать. Не действовал наобум. Был флегматиком и иногда производил впечатление неспешного человека. Но в каждом его действии чувствовалась сосредоточенность, свидетельствующая о его внутреннем единении с Богом. Наконец, он окончательно решил поехать туда, где была нехватка священников, чтобы исполнить волю Отца. Серафим начал готовиться в дорогу, понимая, что оставляет старенького отца, любимых сестер, племянниц, приветливых братьев из монастыря.
Само путешествие было нелегким. Поездов, которые отправлялись на Волынь, было немного, и каждый из них, был, как правило, очень переполнен. Сложно было также раздобыть железнодорожный билет, а проезд без билета считался одной из форм мошенничества и грозил заключением. Однако Кашубе, наконец, удалось заполучить билет. Теперь целью его поездки был Людвиполь. Он планировал задержаться тут на некоторое время у отца Болеслава, чтобы познакомиться с местными условиями и приготовиться к служению в обещанном ему приходе в Дерманке. После благословения отца Чеслава, в компании своей сестры Янины Серафим отправился к железнодорожному вокзалу. В 1968-1970-х годах о. Серафим записывает свои воспоминания прошедших лет и так вспоминает начало своего апостольского служения на Волыни: "На станции Яночка проходила со мной сквозь ряд эшелонов с ссыльными. Мы часто слышали: "Куда, прочь отсюда!", но с (…) билетом мы пропихнулись по головам к вагону. Поезд шел в Ровно".
Когда о. Серафим приехал из Львова в костел в Ровно, оказалось, что в приходе Дерманка, куда он ехал, уже есть новый настоятель, потому его миссия уже не была актуальной. Кашуба решил остаться в костеле в Ровном, где нашел для себя очень скромное, но стратегическое, с точки зрения спасения человеческих душ, место. Под балконом стояла исповедальня, которая сразу стала его любимым местом. Со временем оказалось, что это будет не только облюбованное, но и никем другим не занятое место. Вернувшись спустя пять лет в ровенский костел, о. Серафим останется на долгих 12 лет единственным священником не только в Ровном, но и во всей Волыни. Но не будем забегать вперед. В тот момент, а именно 22 декабря 1940 года, о. Серафим ждет нового знака от Бога, который прольет свет на то, какая воля Бога на его грядущую жизнь.
Слуга Божий продолжает восстанавливать последовательность событий прошлого: "Приближалось Рождество Христово, нужно было думать о возвращении во Львов. А впрочем – "кто озирается назад…" За два дня до Святвечера отец декан предложил: "Умер священник в Карасине. Если бы ты решился поехать туда …" Карасин находится где-то за Сарнами. Там жил священник отец Рерон [Ред. – священник Бронислав Антоний Рерон (1908-1940) был епархиальным священником Луцкой епархии. Советские спецслужбы вывели его из храма во время богослужения прямо в литургических ризах. О. Бронислав погиб при невыясненных обстоятельствах.
«Затем я сюда и приехал», – услышал отец декан от Серафима. До Рождества оставалось два дня, а отцу Серафиму хотелось отслужить Пастырскую Службу в полночь в новом приходе, где впервые в жизни он будет настоятелем… Наверное, все будут ждать.
Дальше о. Серафим вспоминает свои скитания по пути в Карасин: «Надо было часами ждать поезд, а в итоге не втиснуться в вагон. Я должен был испытать это на себе слишком буквально. С утра до позднего вечера приходили поезда и почти никого не забирали. Силы и терпение исчерпались. И именно тогда, когда хотелось наконец прилечь на скамейку, мне говорят покинуть станцию. Вырывается горькое слово: "Но мы же не собаки!". Интерпретация была фатальной. Обиженный страж порядка приказал милиционеру: «Арестуйте его – он сказал, что мы "собаки". Все закончилось проверкой моего багажа и достаточно серьезным разговором. "Оставайтесь с Богом!" - бросил я им на прощание, счастливый тем, что ночь прошла спокойно. Вскоре пришел поезд. Кто-то был ближе, кто-то более ловкий, и вот моя сумка оказалась под колесами. Когда поезд остановился, я увидел ее отброшенной на рельсы с разодранным боком, а вещи были разбросаны, как-будто кто-то выдрал внутренности из живого тела. Собрав все, что удалось, я втиснулся в вагон, поезд двинулся. Кажется, маршрут был изменен. К тому же было тесно, как в ковчеге Ноя. Где-то в конце дороги я задремал – и вот Сарны».
Именно этот костел о. Серафим увидел, когда в 1945-м ехал в Польшу в одном поезде с репатриантами. Только на этот раз его путь проходил в обратном направлении, чем тогда в первый раз. В памяти Серафима отчетливо отражаются те первые неизгладимые воспоминания, когда по пути к приходу в Карасине он остановился на несколько часов в этом храме. Он вспоминает "монументальный костел из тесаного камня, внутри суровые стены, временные алтари. В плебании живут отец Левинский и отец Сусидок, бывший иезуит. Они мало могут рассказать о Карасине». На следующий день отец Серафим едет в костел в Маневичах, а потом телегой в Карасин, чтобы в его первом приходе состоялась Служба Божья на Рождество.
Теперь, когда отец Серафим проезжает через Сарны, он не видит бывшего храма. Он был где-то там, спрятанный за домами, но от него остались только стены. Самое главное – у святыни было вырвано сердце: в Дарохранительнице не было Иисуса в Пресвятых Дарах, а священники в рамках репатриации выехали с большинством прихожан в Польшу. За несколько часов отсюда – Ровно и Здолбунов, а дальше – на запад. Где-то недалеко – Карасин, где находится его первый приход, первая самостоятельная миссия, куда отец Серафим с трепетом сердца прибыл 25 декабря 1940 года. Теперь он едет в поезде. В голове снуют мысли. Однако в Украине наших – католиков – еще много осталось. Не все поедут, как репатрианты, в Польшу. Могу ли оставить их без Иисуса, без Святого Причастия, без Божьего Слова, Таинства исповеди? Разве должны они умирать без примирения с Богом? Ничего, что их будут преследовать и, наверняка, будут. Разве Добрый Пастырь не отдаст жизнь за Своих овец? Только наемник, увидев волка, убегает. А Добрый Пастырь остается. Мысли назойливо кружили в голове, а тревога в сердце всидетельствовала о том, что не все так ясно и просто. В душе о. Серафима созревало решение – как ответ на Божью волю, которую он с каждым последующим лязгом колес поезда все четче и яснее распознавал. «Не оставлю вас…»
(Размышления и комментарий брат Казимир Гузик OFM Cap)
